На деревню бабушке

Я иду вверх по лестнице, ведущей вниз(с).

Бабуля, не бойся: всё здорово-радостно. Ни голода, холода, бедствий иных. У нас на неделе три чертовых праздника (паршивых три праздника, два выходных). Гулять по накатанной, пить до падения в чужую постель, в никуда и нигде – такие мы выросли – книжные девочки – как сотни других (тоже книжных) детей.

Бабуля, чего ты? Мы целы – не ранены. От книжек вот, правда, не польза, а зло: прекрасны там принцы, добры императоры, а в жизни воруют и делят бабло. Да в книгах и мы – нерушимая братия. «Союз наш прекрасен», ведь так, пацаны? Дрожим за копейку, на дядю горбатимся – внебрачные дети любимой страны.

А время не страшно, за время не держимся – его до черта, как в России степей.  Живи, дорогой, и дождись понедельника, с которого счастье и всем и тебе. А если не будет? Вот казус всем казусам. Ну что же изменишь: смирись и дрожи.

А хочешь – бухай и выращивай кактусы.
И это в империи лучшая жизнь.

(с) Наталья Нечаянная

Про Басика, хлеб и маму

И когда трясёт и знобит – колбасит, когда сутки плачется не о чем-то, я иду к щенку, он чихает басом, хоть похож на плюшевого мышонка. И ему уместней пищать и ёрзать, воровать забытый кусочек сыра, но родился псом, значит, будь серьёзным, сторожи подъезд, где светло, но сыро.
«Слышишь, Бася, это уже не гонка. Это стоп-игра. «Тише едешь – выйди». Им на свадьбе, Бася, кричали: «Горько!», им на свадьбе – «Горько!», мне дома – выть бы. То не осень, Бася, октябрь весел (он красивый, светлый, лучистый, тёплый). Как держаться, Басенька, равновесий, если так в себя любишь тыкать стёкла? (Тыкать стёкла, Бася, и сокрушаться: «Что ни день, мол, ближе и ближе к коме»).
Это, Баська, корм. Он, прости, кошачий. Но, походу, разницы нету в корме.
_______________________________________________________

«А октябрь стал (ты заметил?) злее. Принесла вот, кстати, тут тёплых тряпок. Поворчит уборщица, шут ведь с ней, а? У уборщиц вредный такой порядок. А октябрь злее. Ветрами больно бьет в виски, и бьет не слабее палки. Я взяла бы, Баська, тебя домой, но там ведь много хуже, чем в коммуналке».
______________________________________________________

«Тяжело не мне, а жар-птице в клетке. Я ведь так, воробушек без кормушки. Мой октябрь, Басечка, грабит ветки и игриво держит меня на мушке.  Это чувство, будто бы виновата, непонятно в чем, но ведь в нехорошем. Так приходит к брошенным детям папа, понимая, что не прощен, не прошен. Это, Баська, стыдно и сложно, трудно. Будто ты – делим, будто ты – остаток. Это, это… курица, в общем, грудка. На, поешь-ка, лучший из всех хвостатых.
________________________________________________________

«Ты прости, Басюнь, забегаю редко. Я тебя люблю, вислоухий, помни. В моей сумке (дня где-то три) таблетки. Пачки две. Хотелось мне… Ну, ты понял.
И не надо этих вот взглядов, живность! Говорю, не надо. Какой упрямый. Я не буду, Бась, мне не жалко жизни, но любимых жалко, тебя и маму»
_______________________________________________________

Пятый день трясёт. Пятый день колбасит. Аллергия к жизни, как к вони лилий. А в красавца вырос подъездный Басик. Басик вырос. Вырос и пристрелили. В сумке пачка. В сердце темно и голо. Вспоминаю цвет дождевого неба.
В коридоре слышится мамин голос: «Ты гулять? Купи на обратной хлеба».

(с) Наталья Нечаянная

Господи, сделай меня солдатом. Всеподчинённым и подкомандным. Чтобы сказали: «Иди туда-то!», а им не выкрикнешь: «Негуманно!».

Чтоб приказали: «Наталья, лодырь, - бег, отжимания до упаду». Ты же – протестом не режешь глотку, ибо: «Есть ёмкое слово: надо».

Господи, дай мне мое солдатство. Полнобезволие, всеконтрольность. Чтоб показали, куда податься. Чтоб разъяснили, что «К черту – вольность».

Чтобы послушна, как под наркозом. Скажут: «Спи, стоя!», ну, значит, стоя. Скажут: «Сдавай-ка на экспорт кожу!», и не возникнет вопроса: «Стоит?..»

Чтоб каждый день, как устав, - не ново. Чтобы путь топтан, знаком, заказан. Чтобы сказали: «Забудь такого». И забываешь – приказ приказом.

Чтоб все по графикам, цифрам, датам: время чихнуть, рассмеяться, охнуть.
_______________________________
Господи, сделай меня солдатом. Господи, дай мне команду сдохнуть.

(с) Наталья Нечаянная

Когда ты станешь папой...

Эти шесть с лишним месяцев – двадцать десятков дней. Эта комната (три на четыре) – совсем тюрьма. Что ни вечер, на улице гаже и холодней. Когда ты станешь папой, начнется уже зима. Это лето, а значит, не спится и после трёх. Это утро, и значит, проснуться задолго до. Если горе – оно не щадит никаких дурёх. Если сдохнуть – то завтра. Желательно без следов.

Эти пять с малым месяцев. Дни убегут гурьбой. Но пока что от них огребу, получу сполна. Хотя в общем-то я хорошо. Увлеклась борьбой. Проверяю, что крепче: башка или та стена?  Не иду у желания сдохнуть на поводу. Пусть и жить, откровенно, не хочется ни хрена. Но, стреляя в лицо, поцелуям хана в Аду. А куда-то в себя – я увижу, как мне хана.

Уже гадких четыре. Безжалостный календарь. Дни отменно противны, как скисшее молоко. Я сейчас уязвима, куда меня не ударь. И не важно, чем: молотом, дружеским локотком. Я сейчас уязвима, как небо в момент войны. Как солдатик при взрыве (живет или не живет?). Меня бьют наотмашь мои мысли, дела и сны. Но больнее всего лупит круглый её живот.

Три и два пролетели стремительно по кривой. Выпал снег, землю мёрзлую нежно в себе тая. Есть слова «голосить», «задыхаться». Есть слово «вой». Это, в общем, синонимы к местоименью «Я».

Этот месяц последний. Несносный, как никогда. Мы с ней схожи. Нам тошно от сладкого и людей. Только ей скоро радость, и лишь тридцать дней – беда. Ну а мне с каждым мигом несчастнее и бедей. Каждый вдох – эшафот. Каждый выдох – успей казнить. Каждый вечер в отчаяньи жги предпоследний мост.

Этот день. Он родился. Я буду тебе звонить:
- Поздравляю! Расскажешь, какой у вас вес и рост?

(с) Наталья Нечаянная

Просто, что ни гадость – то новый вдох. Если вдруг улыбка – всегда оскал. Этот август, нежный, да чтоб ты сдох. Этот Боже, добрый, да чтоб ты сдал.

Чтоб ты сдал, мой Боже, всеобщий Па. Не держал всей силой своих ремней. Мне всегда опека, как скорлупа. Чем она нежнее, тем скорлупей.

Что ты хочешь, Батя? Ты знаешь сам? Я почти прекрасна: бухла ни-ни, раздаю сосиски голодным псам, возвращаюсь вовремя. Оцени! Не стебу беспомощных дураков, даже в мыслях – это почти табу. С резких звуков плачу, с чужих шагов. Но тиха – спокойнее лишь в гробу.

Отпусти меня из своих забот, из вот этой нежной, святой петли. Мне ведь день в покое идет за год. Добрый смех – размашистым звуком «пли».

Мне погано, если всё благодать. Не по силам добрый принять посыл. Мне ведь надо ссориться и страдать, и ронять упреки, ломать носы. И любить, (не мальчик, а полубог), и расстаться – тапочками вперёд. А потом, чтоб тыкаться маме в бок: «Как же так, Веселый мой Вертолет?!*»

И еще, чтоб плакать, как пить, - в зюзю. Чтоб душа – зудящий кровоподтёк.  Отпусти меня на мою стезю. На сплошной, чудовищный самотёк.
_____________________

*Веселый Вертолёт - он есть мама. (прим. автора)

(с) Наталья Нечаянная

хочу со смехом про хриплый голос,
про пьяный хохот, про лучший край.
про то, как тянешь за хвост глаголы,
пытаясь что-то себе соврать,
про все провинции и столицы –
но льется вязкая злость и желчь
на то, что сильно хочу прижиться,
а получается лишь прижечь.

(с) Наталья Нечаянная

Бежать

… и бежать-бежать через темный лес, там, где пыль дорог, высота небес, и не слышать звуков, не чуять ног, за черту, за краешек, за поро(г/к). там, где день прозрачнее, чем вода, солнце бьется, новое, как пятак: уронив лучи на траву и пни, словно мамин голос, звенит-звенит.

…и нестись-нестись в золотой песок, где загар и отдых, покой и сон, где не правда – счастье имеет вес (вон Иуда умер, Христос воскрес, вон крепчает смех и стихает спор), ночь за горы прячется, словно вор, и она так ласкова и мягка, как её улыбка, щека, рука.

… и лететь-лететь на восток, на юг, чтобы скрыться, спрятаться в том краю за полсотни стран, миллион земель, где весна – не смерть и не враг зиме, где из ветра можно щиты ковать и где эти брошенные слова лишь обман чертей, домовых, ундин:
«ты не дочь мне больше.
уйди.
уйди»

(с) Наталья Нечаянная