РАДОСТЬ МОЯ

Радость моя, говорила, так ты ли, ты ли?
Как вода на морозе, я в лёд пред тобой застыла
и лицо воротить не смею, а вчера ещё пела,
и три дня тому была с речью, тебя лелея,
и неделю тому была смелая, а пред тобой робею
и во хмелю. Мало что значит,
то, о чём вслух, а истинно значит
то, о чём промолчат или заплачут.

Вот я и плачу, радость моя, всё плачу и плачу –
кто со мною тебя разделит, тебя разденет?
И мне без тебя никак, а с тобою тесно,
но тебя уж не истребить, ты везде протиснулся
и всё прибываешь, всё больше, больше,
а мне без тебя никак, но с тобою больно.

Я вот танцую и плачу, а впору вешаться,
танцую и плачу, и даже с себя потешно –
с тех пор, как радость узнала, – всё плачу, плачу,
и сказанное моё ничего не значит.

Л.

Ну, подойдёт.
Сядет.
Скажет:
"А чего бы вот ТЫ хотела?"
А я отвечу:
"Гладить твои колени.
Может, бродить по скверу (или аллее),
глаза отводить, краснея (или бледнея),
нежно-неловко обнять и дуть тёплым в шею...
А тебе вот, наверное, кажется - я не умею."

А она ответит:
"Да я уже всё сказала..."
Я улыбнусь:
"Стану смелой,
выйду за все пределы,
и стены - белым,
будто и вовсе не было.
На летнем асфальте мелом
мы нарисуем всё, что ты хотела."

Она промолчит.
И я промолчу
про геометрию, нити, связи и ленты,
про первых, не первых, и вряд ли, конечно, последних,
про нелепо-неверно-ненужное слово "верность",
про сердце - провалами, про руки и губы - нервно,
и про то, как хотелось бы гладить её колени.

Разговоры девочек

1
Ой, мать, ты не поверишь, у меня же сейчас два парня,
один так – я привыкла, а другому почти что тридцать,
мы с ним на дачу ехали, коробка-автомат, я массировала ему пальцы,
чуть не попали в аварию, он так возбудился, так возбудился!
Он богатый, но мне кажется, он женщин боится.

Но я с тем, с первым, поеду в Киев, ну так, развеяться,
я же свободная женщина, обещаний никаких не давала.
На работе? Нормально платят, платье за шесть пятьсот купила, а так – совсем вешалка.
У меня контракт, да я и проработала всего год, мало.

А знаешь, что думаю? Если тридцатка стукнет – а я без мужа,
найду какого-нибудь русского, я не хочу еврея –
рожу для себя красивую дочку, буду её воспитывать так, построже.
А вапще, мать, мне кажется – я старею.

2
Вообщем, относила я ей какие-то документы,
и подумала – вот он, хороший момент,
прикрыла дверь, говорю: Лена Сергевна, вчера у кофе-машины я видела,
как у Вас из-под платья лямка от комбинации выбилась
и, знаете, меееедленно съехала на плечо.
Я обожглась, то есть мне стало ТАК горячо,
перехватило дыхание,
в висках застучало, не знаю, может, давление?

А в этом платье Вы такая трогательная и детская,
а ещё мне плохо, когда Вы часто пишете смс-ки,
а если, Лена Сергевна, совсем уж по правде –
то мне Вы нужнее, чем этому на серебристой ауди.
Хотя нет, забудьте, всё это мало что значит.
А знаете что? Приезжайте ко мне на дачу!
Я поведу Вас на деревенские танцы,
будем смеяться, кружиться среди акаций,
может, у Вас снова спадет эта лямка от комбинации.
Вы скажете, Вам пора, но всё же останетесь,
а с утра смутитесь и поспешите на станцию,
я буду махать электричке и знать, что ни-че-го нет –
только любовь – как яркий электрический свет...

А она отвечает: Водопьянова, покиньте, пожалуйста, кабинет.

3
...ой, ну ты же помнишь, как всё это было...
Петя? Нет, Петю, наконец, разлюбила.
В мае, что ли, решила ему сообщить об этом,
его же повысили, знала? говорит, подожди в кабинете,
и я часа два ждала, порвала все салфетки,
нервы всё, открываю сумочку – а от жары потекли конфеты,
и я этим ворохом пыталась вытереть, вся измазалась,
тут он и входит, так неудобно, я кааак расплакалась,
Петя, кричу, не люблю тебя, не люблю тебя,
у меня депрессия какая-то и апатия,
так злюсь, когда думаю о последней твоей пассии,
со Светой смирилась, но эта же дура, солярии-кастинги,
а помнишь, на матане сидели, и к нам залетела ласточка?
помнишь, в осеннем сквере пили пиво на лавочке?
помнишь, я бегала за гаражи?
помнишь, ты меня сторожил?
А он – Лена, ну, тише, тише,
что ты плачешь, клиенты услышат,
и обрывками этими слёзы мне вытирает.
Петя, говорю, я не люблю тебя больше, я без тебя умираю.

Вас непонятно

...или очень длинное признание в любви.

[вас непонятно
громче
отчетливей
громче
отчетливей
и ещё раз
и ещё раз]

и если в обычной жизни все они,
как старые кресла в драпировке,
которая прикрывает неприглядно вылезшие пружины,
прорвавшие болезненного цвета обивку,
и за все это убожество плоти
исподволь ТАК жгуче стыдно,
будто в пафосном кафе перевернул соусницу
и суетливо прикрыл разлитое накрахмаленной тряпичной салфеткой –
не увидел ли кто? –
а салфетка пропиталась, и теперь стыднее стыдного,
но ничего, успокаиваешь себя, ничего,
так уж повелось,
все такие,
и здесь,
обнажив весь свой позор,
офисные животные стали такие тушки,
такие пингвины беззащитные,
господи боже мой!
до чего же глупенькие,
милые, нелепые, жалкие,
не нужные никому.
и я почти также
и я
и ты

[вас непонятно
говорите громче
говорите отчетливей
повторите еще раз]

но стоит оговориться,
что, позволяя себе такое высказывание,
я уже люблю их
с отвисшими, но старательно втягиваемыми животами,
с рукой, украдкой поддерживающей грудь,
с закушенными изнутри щеками
(чтобы лицо на фотографии не вышло пухлым),
да, люблю, со всеми их ужимками и ухищрениями,
попытками казаться не тем,
кто ты есть на самом деле,
люблю их заочно,
всех оптом,
и себя,
и тебя,
но иначе.

[чётче
ещё раз
я не слышу вас
я не слышу вас]

да, еще.
здесь будто плывешь в клубничном варенье,
и по пути тебе попадаются
сладкие ягоды пронзительного счастья.
просто физически невозможно
вынести столько радости единовременно,
и сворачиваешься на шезлонге клубком,
сам уже не больше клубничного семечка
под огромным теплым небом,
и думаешь так краем себя,
совсем тихонечко,
совсем тссс:
вот за что всё это мне?
такое счастье?
отчего ты меня так любишь?
и, испугавшись такого в себе откровения,
дальше плывешь уже бездумно в этом клубничном мареве,
разводя сладкое руками.

[вас непонятно
говорите громче
говорите чётче
о чём вы?]

но где-то на периферии сознания
даже не вопрос, а его тень или возможность её ощущения,
но даже от этой возможности
уже так гадливо,
будто наступил в расплавленную солнцем медузью тушку
или нашел на подушке волос,
и даже думать о том, чтобы подумать, КОМУ БЫ он мог принадлежать, -
запрещаешь себе,
но настойчиво вертится волчком –
мол, где есть и есть ли
край этой сладости,
и в какую сторону плыть,
чтобы плыть возможно дольше,
и утвердительно так:
было ли что здесь до меня, кроме выжженной пустыни?
и не я ли и это варенье,
и эта липкая манна, и земля обетованная?
но сладость склеивает стенки горла,
и снова дрейфуешь,
даже почти не тревожно,
ну, если только совсем чуть-чуть.

[говорите отчетливей
говорите отчетливей
артикулируйте
выражайтесь яснее
чего вы не умеете?
в чем вы не уверены?]

и вдруг,
именно что неожиданно,
всё становится предельно ясным,
будто протерли стекло и снаружи, и изнутри,
даже то, что ответы предшествуют вопросам,
и нет смысла даже думать о том,
чтобы открыть рот, и,
захлебываясь холодной волной страха,
выжидать выдуманного смертельного выстрела.
ответ, каким бы он ни был,
все равно способен испортить
светящееся клубничное счастье.
и, пока являешься носителем языка,
пока чувствуешь в себе
способность облечь в слова
весь мусор, стоящий за спинами –
закрой рот и просто плыви,
разводя теплый сироп руками,
плыви и не спрашивай ни о чем.

PS
а если вдруг захочется
(а обязательно захочется)
признаться в любви –
говори по возможности тише,
чтобы быть не услышанным,
а скорее разгаданным,
будто клубника,
надкушенная ягода.
вот так:
я люблю тебя
[вас непонятно]
я люблю тебя
[говорите громче]
я люблю тебя
[говорите отчетливей]
я люблю тебя
[повторите еще раз]
я люблю тебя
[повторите еще раз]
я люблю тебя

воздух

уходи, опостылел.
слушать тебя - уж лучше бы я оглох,
видеть тебя - этот предпаховый мох,
этот презренный запах -
воздух - и тот тобою пропах,
ууууходи, или...

вздох
- ну, скажи, чем я плох?

[в моём воздухе - только ты,
заоконный уже застыл,
в заоконном пытается полететь
птица, делает петли не те,
сшивает небо, прилаживая куски
наивно - вроде меня, и я себя кину -
как камень, как невод -
в воздух, где тебя нет.]

- ты мне - ненужный.
бездушный и безвоздушный.

земля

...и мальчик плакал, стиснув зубы и злясь,
и вместе с ним небрежно вращалась земля,
прилипший к лопаткам шар, никого вокруг,
кто б вынул тебя из себя, взял на поруки
и плюнул в того, кто сказал, будто наш – самый лучший из всех миров,
ведь это не так – что б ни случилось – ты ни к чему не готов –
ни к одиночеству, ни к равнодушию, ни к борьбе
за самого себя, за себя в себе,
к своей бессмысленности, к спотыканьям на каждом шагу,
к своему не могу.
*
слова-лжецы, они меня предают,
выкручиваются, цепляют друг друга, свиваются в жгут,
и душат меня, и жрут,
отрыгивают, в меня же плюют –
вот, мол, смотри, всё, что имеешь сказать,
иначе можно Ему, а тебе – нельзя.
*
мальчик уже не плакал, но так же вращалась земля
от нуля часов до другого какого нуля,
солнце садилось всё западнее, были все в западне
и становились старше, но никогда не умней –
менялся внутренний ветер, менялись цвета волны,
и все забывали, что они совершенно одни,
себя выворачивали навстречу, смеялись – а вот он я!
ну, хочешь – сожри, распробуй меня, земля,
ты, выпавший из кармана игрушечный мяч!..

мальчик. не бойся. не плачь.

ъ

1.
Слепые парки не оставляют попыток сплести наши судьбы в одну,
не чувствуют - это не нити, а рельсы, и их не согнуть,
смотрю на них, глупых, рыдаю - никак не уснуть
от слова "нельзя" в "увидеть тебя на минуту".
Чужими маршрутами
бродим по городу, не совпадая.
А знаешь.

Хочу стать памятником.
Чтоб мне,
наконец,
было уже всё равно.

2.
Наше
безумное небо падших
заволокло серыми тучами
необходимых дел,
и уже не от случая к случаю,
и ливень,
и не напишешь имя
на асфальте мелом.
И я тихо, несмело
спрошу: «Ты меня ещё помнишь?..»

3.
Безобразно глупы любые жесты-слова,
пантомима для слепых, немых и глухих.
Актриса хочет, чтоб вскипела моя голова –
в меня молчать и меня случайно убить.

ли

и не разобрать у-
же
же-
нское
мы
ли
я
ли
ты
ли

ли-
ца
ли-
ниям-
и
и-
Юльскими
ли-
вням-
и
и
ли-
стьями
ли-
пы
ли-
ли-
ями
лелею теб-
я
я

любименя