шитьё

Да, нам бы хотелось смеяться, звенеть, кричать,
С кожи сдирать гербовую печать
Министерства печали и вещих снов,
Взаимных укоров, обидных слов,
Подставных свидетелей иегов.

Но Бог нашими головами играет в гольф,
Сердцами – в бильярд,
И что ни минута, то он загоняет в лузу.
Широк человек, и Бог не преминул сузить:
Еще пять минут, и мы захлебнёмся блюзом,
Еще пять секунд, колёса пойдут юзом.

Мы гнёмся к земле под этим тяжёлым грузом,
И в этом, наверное, сложно искать плюсы:
Всё, что забавно, в конце концов, очень грустно,
Всё, что наполнено, то безнадёжно пусто,
Даже слова – и те произносятся наперебой.

Кто-то из нас нет-нет, да и примет бой.
Кто-то, в дверях назвавшийся не тобой,
Будет пить кофе и говорить о лишнем.
А мы с тобой дети, друг другу внушившие,
Что мы уже опытное старьё.

И Бог, тот, что нас от самих же себя спасёт,
Будет долго смотреть, исследовать, удивляться:
Такие смешные, безумные, а кривляются.
В жизнь умудряются крепко вцепиться пальцами,
Как будто есть цель, и цель эта – выживать.

Как будто не знают, что я закреплю их в пяльцах
И буду на них вышивать, вышивать, вышивать.
Как ни крути, получается
Ни с чем не сравнимая,
Особенная
Гладь.

14-15.10.09.

Он, говорят, некрасивый: грубые, неотшлифованные черты.
В неожиданном приступе дурноты,
С характерным ему припадочным благородством,
Он будет писать ей, извиняясь, как только можется:
«Моя маленькая любовница,
Между нами что-то дрянное строится:
Вавилонская башня, ни дать, ни взять,
Если она накренится,
Или, не дай нам Боже, с фундамента тронется,
Что нам с тобой останется?
Выживать?»

Она ответит ему:
«Ты причина моей бессонницы.
Приезжай, я чертовски устала
Ждать».

Он, говорят, два года уже истекает железом плавленым,
Замирает при звуке её имени.
«Моя гостья, никем не званая, моя мука невыносимая,
Нам ли с тобой, скажи мне, тягаться силами?
Ну, пусть наша жизнь происходит, как ей положено,
Согласись со мной хоть единожды, ведь не сложно же.
Пусть всё будет, как было ранее, пусть течёт по сценарию,
Написанному заранее, от руки.
Ну, зачем нам с тобой умирать израненными,
Заходиться предсмертным кашлем,
Выть от тоски?»

Она улыбнётся:
«Ты мне мерещишься, снишься, кажешься.
Осень скрипит под ногами, шаги легки.
Приезжай. Приезжай, пожалуйста,
В эти улицы, белые от муки».

«Счастье моё, ты ведь почти не плаваешь.
Стоит ли нам заплывать
За буйки?»

Она не ответит на этот вопрос.

«Моя девочка, ты-то, конечно, любишь меня до слёз.
Но сердечный туберкулёз—
Диагноз смертельный, как оказалось:
Что ни минута, то ты проживаешь её всерьёз,
Что ни слово, сказанное впроброс,
То ты ищешь в нём потаённый смысл,
Что ни спичка, то ты поджигаешь мост.
Не подумай, моя родная, что это злость.
Это страх во мне пляшет в свой полный рост,
И любовь выжигает брюшную полость.
Давай остановим горящий поезд.
Пока не поздно,
Остановись.
Брось».

Она ответит ему:
«Вот так из-под ног выбивают почву.
Вот так из спины вдруг выдёргивают ось.
В мельчайшую пыль
Дробят каждую
Кость.

Была нежность и жалость.
Ничего не осталось больше.
Только тонкий мотив
Да едва уловимый ритм.

Не приезжай, мой хороший.
У меня уже ничего
Не болит».

11.11.09.

и такая злоба, такой восторг пробирает её до костей,
когда он опять оказывается умней,
невозмутимее и сильней,
во сто крат важнее любых гостей,
сенсационнее новостей.

у неё в рукаве припрятано двести карт пятидесяти мастей,
но ни одна не козырь, не джокер, не туз.
и никак не отыграть себя у чертей,
тело ломит от рёбер и до кистей.
отдать бы швартовы, взять произвольный курс:
туда, где нет никаких вестей.

у неё на сердце свинцовый груз, под кожей – броня.
она причитает, что же ты, глупенький урфин джюс,
я же солдат твоего полка, я же боюсь огня,
а ты играешься с зажигалкой.
очевидно, не жалко?

она просит о малом: поиграй со мной в салки,
я догоняла тебя, теперь твой черёд.
что же ты медлишь? беги, ускоряйся, вперёд!
но он безразличен к забавам подобного рода.
ему всё равно, какая ждала бы награда.

смотри, урфин джюс, в огне не бывает брода;
он смотрит, запоминая, как жить не надо.

Feb 25, 2010

существовать.
есть, одеваться, быть может, делить кровать
с кем-то, о ком говорят, не краснея.
жить и бояться тебе сказать:
было бы лучше тебя не знать,
слишком уж знать,
какова стать.
нельзя ли было не убивать,
чтобы сделать меня
сильнее?

дни становятся солнечнее, длиннее,
только вот ночи тягучи, как тёплый мёд.
то, что с нами произойдёт,
будет, конечно, чудом,
ну, как иначе?
слишком уж тонкий
да ломкий лёд.
да и я для тебя ни черта
не значу.

слышу сквозь сон:
заживают раны,
тонкую плёнку уже не порвать.
и без того непосильная кладь
с каждой минутой становится неподъёмней.
было бы легче тебя запомнить,
зарисовать твой портрет в тетрадь,
нежели выжечь тебя на сердце,
лишившись способности
забывать.

существовать.
уповать, надеяться,
вот бы взять и вернуться в детство,
звонкое, тонкошеее,
мир с каждым маем стремительно хорошеет.
ногти короткие, волосы подлиннее.
если ошибки– то только в тетрадках.

и, кажется, нет ничего больнее,
чем укол под
лопатку.

4.01.10.

...она приносит ему по утрам кофе,газеты и губы.Получите и распишитесь.
Она разбирает его хлам.Систематизирует лишнее.Рассовывает по углам
Его нелюбимые книжки,любимые ставит на полку в гостиной.
Она делает хорошую мину при очень плохой игре.
Любовь как увлажняющий крем для лица--утром и вечером.
*
Она вспоминает милого подлеца,расправляет плечи и пишет ему в Стокгольм--
В Стокгольме,конечно,дождливо и пасмурно,в Стокгольме каждый второй--идиот,
И он будет там ровно год.
*
Здравствуй,а,впрочем,какие глупости,ты ведь и так здоров.
Мне вчера снилось,что ты умер от скупости,а я почему-то копаю ров.
В этом,наверное,есть символика,но я сейчас не о том...
Ты,кстати,забыл документы на столике и тёплое полупальто.
...послушай,кто-то из нас ошибся,осталось вычислить--кто...
Я надеваю твои джинсы,когда ты уходишь из дома.
Ну,а теперь я в них постоянно,хотя они меня мало красят.
Черт побери,твоя экспансия приобретает неслыханные масштабы!
Я ненавижу тебя,моё постмодернистское счастье--одна сплошная цитата!
Тебя во мне больше меня.И с каждой минутой--всё больше.
Наверное,под моей кожей течет не моя--а твоя--кровь.
Но,знаешь...Я не смогу выносить нашу с тобой любовь,
Не говоря уж о дочке...
Ты там сейчас тихонько закуришь и выдохнешь с дымом--ладно...
А я здесь истекаю тушью и слушаю только Гайдна...
*
Он улыбается про себя,смотрит в окно:вокруг клубят
Тысячи шведских жизней.Она там одна,играет в Шиву--
Рушит вселенные,вроде себя,губит себя на корню,глупая.
Он здесь всем отвечает,что он женат,он здесь не ходит в клубы.
Он помнит,как она хочет на Кубу и втайне уже прикупил билет.
Он помнит их первый совместный рассвет...
Её здесь не будет,её здесь нет,и этим ужасен Стокгольм.
...И зачем ты,любимая мазохистка,сама себе причиняешь боль?!
*
...а я здесь истекаю тушью и слушаю только Гайдна.
И,знаешь,наверное,это уже не любовь,а смесь одержимости и досады.
Теперь понимаю,к чему был во сне ров--к длительной,друг мой,осаде.
Твою любимую Франсуазу читаю теперь по утрам с кофе.
Прости,я,скорее всего,отвлекаю.Зато я сказала тебе всё сразу--
Теперь,как хочешь,воспринимай.

Когда ты вернешься,здесь будет май.
*
Когда он вернется,там будет май.Она будет в платье и босоножках,
И время мерять столовыми ложками фисташкового мороженого.
Ей будет смешно говорить о сложном,ей будет сложно казаться смешной...
Она позабудет про эти письма,нарушившие его сон
И аппетит.
От этих писем всё страшно болит.
Любовь как вялотекущий СПИД--
Когда-нибудь всё-таки доконает.
*
-03-03-09-