сон в 635

Я напою тебе все колыбельные,
Я напою тебя собственной влагою.

Тоненький мальчик в повязке набедренной
Грезит тяжелыми латами.
Робко алеющий под куртизанками -
Пламя мужчины живее, чем адово.
Ломаный мальчик, мечтающий: завтра бы
Стать гладиатором.

Я дорисую тебя до излучины.
Я дорискую добраться до истины.

Ангеломальчик. Повадки изучены,
Жестикуляция искренна.
Как объяснить ему соль тавромахии?
Как обласкать, не касаясь заветного?
Стройный подросток с улыбкой романтика,
С детски-припухшими веками.

Я добегу до тебя через минное
Я доползу до тебя по пшеничному

Собранный мальчик, точеней змеиного
Жало тугого мизинчика.
Боль достижений сравнима с истерикой
После оргазма. Как спешно и солчнечно
Бодрое утро несется из телека
В новеньких белых кроссовочках...

(с) Яшка Казанова

Я погряз в тишине, я по-черному запил,
Ты умчалась к кому-то чужому на запад:
В Дюссельдорф, Амстердам, черт возьми, Коппенгаген,
Пыль дорожную в пену месила ногами.
А Москва принимала измученным чревом
Все мои истерии, и, в целях лечебных,
Наливала мне водки. Тверская жалела
Поворотом направо... поворотом налево...
Я слонялся по городу, как сифилитик,
Слушал каждое утро: болит, не болит ли
Место в теле, где каждый твой локон запомнен.
Я срывал занавески с окошек, запоры
С трех дверей нашей маленькой спальни. Напрасно.
Я анализы крови лизал от запястья
Выше...выше... давился, и привкус металла
Оставался на небе. Густой, как сметана.
(плюс) друзья, приходившие ежевечерне,
Помогали мне встать, но тугие качели
Поддавались неловко. Я падал, я плакал,
Я твоих фотографий заплаты залапал,
Заласкал, залюбил. Заболел скарлатиной.

И анализы крови, и привкус противный,
и на небе московском созвездие овна:
все мне виделось только тобой, поголовно.

Я примерно учился искусству тебя забывать.

(с) Яшка Казанова