на веранде

Она выпивает Лонг-дринки залпом,
она предлагает рвануть на запад –
искать сомнительные богатства
- ей небезразлично, где разлагаться.

Она жалеет пчелу в сиропе
гораздо больше, чем всю Европу.
(И та и другая сдохнет, впрочем,
от сахара в жизненно важных точках)

…И небо глянцевого окраса,
и незаурядная пылкость лета…
- спустя четыре коротких фразы,
способных обрушить тоску на Фрейда, -

она проявляет гуманность – длинной
трубочкой с каплей коктейля топит
пчелу и (все мы – вода и глина!)
снимает свой символический топик,

уже полулежа в шезлонге. – Полу-
шепот срывается снежным комом.
(Конечно, будь я мужского пола –
она говорила бы по-другому…)

И я расправляю бескрылую спину –
время с пониженным гемоглобином
хлещет из порванной вены – свернется
ржавчиной жизни в ладонях. Солнце

вдруг тяжелеет, ложась на плечи
лучом каленым, и плавит кожу.
Мне нечем, нечем,
нечем ее обнадежить…

(с) Ирина Парусникова

обесцвеченное

…и сотня лет дождей и одиночества
как стопка водки с солью залпом выпита
в продрогшем теле изредка ворочается
похмельем обесцвеченное либидо

темнеет так сложилось исторически
проматывая жизни как полтинники
мы экономим воду с электричеством
мы давние и ярые противники

бессмертия нетронутым останется
безвкусный ужин наскоро сготовленный
над потолком шальная восьмиклассница
неистово насилует Бетховена

на каждом ре-бемоле спотыкается
строка скупой надеждой обилетила
и кажется дождю конец и кажется
вот-вот начнется новое столетие

вот-вот но все никак не начинается
от вечера останется на письменном
последняя его реинкарнация
записочка пожалуйста дождись меня

как будто есть кому прочесть и вскакивать
на каждый звук роняя плед до полного
изнеможенья ждать и дверь распахивать
смеясь и дождь с ресниц моих сцеловывать…

(с) Ирина Парусникова

Осеннее танго

На летальном исходе ночи танцует танго
Осень - слепой махаон в паутине веток.
Твоя дочь на другой планете, как сердце Данко
В кулачке сжимает игрушку и видит лето.

А на нашей планете - дождик-головомойка.
Что не здесь, не сейчас и, конечно, не нам с тобою -
Решено окончательно и справедливо, только
Этот детский сон не о нас не дает покоя.

Я уже почти научилась не быть поэтом,
Почитать богов и совсем о тебе не помнить.
Помешал пустяк, воскрешающий память - это
Восходило солнце в одной из соседних комнат.

Значит - (верх суеверия!) нам дарована встреча,
От которой проляжет шрам через оба сердца.
Я готовлю булки и отходные речи,
Потому что знаю - от шрама некуда деться.

Просто Осень - пронзительно-дерзкая танцовщица
Соблазнила тебя порогом. Ты безоружен
Как и прежде, но нынче (чем же мне защититься?)
У тебя есть почетный титул Чужого Мужа.

Ты его унесешь с собой, одолев пространство,
Что за миг уплотнится в стену, где я останусь
Собирать осколки собственной жизни в рабство:
Недопитый кофе, дождь и - летальный танец
Осени...

(с) Ирина Парусникова

стоп-кадр

иссушен, выдублен и скукожен
стоп-кадр сегодняшнего заката.
сыграй на этой гусиной коже
свое хваленое пиццикато

и – что там, черт побери, умеешь –
уместное в этот (почти что важный!)
момент, когда становлюсь умнее,
смелей, покладистей, может даже

добрее – горстями сгребая простынь,
подушку стискивая зубами…
когда спасительный холод «Holstein»
сдирает с глотки уже на память –

на «пять» заученное послесловье
и послевкусье боев без правил,
которые страшно назвать любовью
на ринге влажного одеяла

за тысячу миль от родины: терра
инкогнита – будущее у действа
сего. с надоевшего тильзетера
выбор падает на адыгейский

чуть пресноватый, солоноватый,
неутешительный на голодный
желудок – жуешь как комочек ваты…
ты только не дай мне заснуть сегодня.

а завтра буду выделывать петли –
ТУ приземлится в Москве к закату…
сыграй уже, ну чего ты медлишь?! –
свое хваленое пиццикато!..

(с) Ирина Парусникова

четвертые сутки

Четвертые сутки в стихах, как в бреду-
Словесную, черствую нитку пряду.
О доме, в который уже не приду,
О сердце, которое – не украду.

Четвертые сутки – в стихах, как в снегу
По горло. Твержу себе: «ДУРА!» и лгу,
Что вытравлю скоро и эту тоску,
Что окоченею, но выжить смогу.

Четвертые сутки в стихах, как в дыму
Его сигарет. Не затем, что саму
Себя потеряла. И не потому,
Что в этих глазах ничего не пойму,

Но маюсь! Молюсь – не глаза – образа!
И стрелки часов – обода колеса.
И я – обживающая полюса –
Четвертые сутки в стихах, как в слезах…

(с) Ирина Парусникова

по утрам Мой Гений встает с кровати
выкурить сигарету
говорит
я прожил без тебя тридцать с гаком и хватит
хватит об этом
я смотрю на него поверх одеяла
лежащего АюДагом
я знаю конечно он не идеален
с восклицательным знаком

он сидит с гитарой не спит ночами
плюет на мои цейтноты
у него свечение за плечами
когда он исследует беспощадный
эффект двадцать пятой ноты
он шагает в реку не зная броду
он идет за дверь не узнав погоду
он вступает в проигранный изначально
бой за свободу стада
от пастуха за свободу неба от человечьих надоб
он не берет никакой платы
не дает обещаний

но когда мой Гений уходит куда-то
в Город а я остаюсь здесь
у дверей моих вырастает лес
АюДаг становится Эверестом
на котором не нахожу себе места
и это не тема для нового текста но повод для смс

я пишу ему воздух здесь так разрежен
вывернут наизнанку
он отвечает одним и тем же
восклицательным знаком 

(с) И.Парусникова